Ну вот опять та же история. Профессор МГУ оказался замешан в сексуальных связях со студентками. Интересно, что этот сыграл на опережение, не стал ждать, чтобы его, как водится, обвинили в сексуальных домогательствах и признался сам, что, да, дескать, было, и не единожды, но всё по взаимности. Вроде как дело экстраординарное, если бы не стало это всё какой-то уж рутиной…
В самом деле, как такое стало бы возможно без желания девушек? Не первый раз ведь..И не в первом вузе… А может это они откровенно провоцируют? Для чего все эти закидоны с мейкапом и одеждой? Cветло-голубые джинсы в обтяг, белая блузка, расстегнутая на две пуговицы. Никакого лифа под ней. Распущенные волосы и слегка размазанная алая помада. Зимний вариант отличается лишь обтягивающим бадлоном, под которым также легко угадывается упругая девичья грудь.
А все эти облакачивания на перила с легким выгибом вперед. Прогиб всем телом, когда девушка прямо-таки ложится на парту, чтобы просто показать преподу только что сделанную контрольную работу. Потягивания и постоянное, прямо таки навязчивое, расчесывание волос. Всюду. В любом уголке универа можно встреть девушек настойчиво ( по-другому и не скажешь) расчесывающих волосы.
Ах да, возможно, они вообще не имели ввиду преподов. Мало ли там — старикашки какие. Просто необходимо опрятно выглядеть и получать удовольствие от жизни, от молодости. Наслаждаться каждым днем — чем не жизненный девиз new петербурженки-студентки.
Но ведь преподы остаются мужчинами. Часто они и сами не могут сказать, как так получилось, что они уже состарились. Да и что значит состарились, они так не считают. Один то вспомнит как он «совсем недавно сам был студентом», то назовет по имени преподавательницу кафедры на шестом десятке лет, говоря что «она еще девчонкой была, когда…». Правда в такие моменты немного грустно от этого. Посмотришь на этого «вчерашнего студента», может он и впрямь не заметил как стал пятидесятитрехлетним пузаном под центнер весом, а та «девчонка», с которой он когда—то сдавал кандидатский минимум поседела раньше времени и неумело скрывает это под дешевой краской.
Вся их жизнь пролетела как один день за никому не нужными трудами. Типичный российский профессор, с вечно уязвленным самолюбием, осознавший наконец-то, что вот это вот и есть его жизнь и что ничего другого уже не будет. Его ненавидят за деспотичный стиль преподавания, за то неимоверное психологическое давление, которое он оказывает на студентов, за беспощадную строгость. Почти никто не замечает, как же в сущности он уязвим. Такой же запутавшийся человек, скрывающийся под маской псевдоуверенности.
Он женат на молодой — своей бывшей аспирантке. На вид лет тридцать. Она cмущается, когда студенты видят их вместе — зачем—то опускает голову, не может выдержать оценивающих взглядов. Хотя, должно быть, всё же вышла по любви, кто знает.
Студенты мстят ему за свои обиды безжалостным троллингом в паблике (не в Подслушано, в факультетском). Одна, подрабатывающая провизором в аптеке рядом с домом, где живет наш профессор, небезынтересно рассказывает, как он со своей женой каждую неделю, обязательно в пятницу, приходит покупать мужские контрацептивы (из латекса, чтобы стало понятнее). Долго сверяет размер, вычитывает срок годности. Шуточки комментариев над его способностями растягиваются даже не на один день.
Но ведь есть и молодые преподы, то есть помоложе. Доценты, старшие преподаватели. Выглядят правда как-то бедновато. В одном и том же свитере проходил три года, одевает исключительно зимой. Летом приезжает на велосипеде в ветровке поверх футболки, бросает перчатки прямо на стол. Говорит, что так помогает природе, но можно предположить, что экономит деньги на транспорте. Эти уже не парятся насчет престижности профессии и прочего — просто здесь хоть что-то можно заработать. А так рутина, нервотрепка с заполнением бесконечных учебных планов, зарплата маленькая. Студентки поначалу — единственная отрада. Можно сказать, что вдохновляют.
У них была разница лет в семь всего. Сидели в столовке, тесно прижавшись склоненными головами, — считалось, что обсуждают тему диплома. Но всё по-честному — поженились сразу, никакого сожительства. Через год родился сын. Правда, препод этот всегда был типичным подхалимом и сделал своей жене местечко на смежной кафедре, выбив для этого очень талантливого и скромного человека. Конечно им надо кормить молодую семью, но цинизм поражает.
В сущности они нашли друг друга, а она нашла, то что искала… Вот только не надо. Вот только не надо говорить, что девушка была ещё невинна и неопытна. Невинности у нее может не быть лет с пятнадцати, а неопытность побеждена голодом. Не столько даже физическим, сколько голодом жизни — желанием иметь это всё, что уже есть у них, иметь сейчас, желанием как-то устроить свою жизнь, любой ценой зацепиться в этом городе.
Другая история, город тот же…
Впервые попав в профессорскую квартиру ( под предлогом разработки темы диссертации, конечно же), нормально поев в дорогом кафетерии, она вдруг увидела, что есть что-то еще, помимо общаги и изматывающих подработок. «Какая квартира! Обедать в ресторанах! Ах! Он такой умный».
Всякие мысли лезут в голову: «…. он как-то странно на нее смотрит (как ей кажется), задает какие-то двусмысленные вопросы. Его только официальный оклад завкафедрой и профессорские часы много больше сотки + еще что-то, чего она пока не знает. Постоянные заграничные командировки от универа. Кожаный салон авто бежевого оттенка (марку не запомнила, но обязательно узнает), в котором она уже каталась, дача, на которой она еще не была. Но дача, наверное, уже кульминация? Надо думать, стоит ли он того? Можно остаться на кафедре. Он уже интересовался, что она думает о своём будущем, о своей дальнейшей академической карьере. Значит — место уже практически за ней. Получит сразу полставки или даже целую. Надо настоять, чтобы была целая. Станет поначалу старшим преподавателем. Хоть маленькая, но должность. А что ещё? Он женат и вряд ли бросит жену и ребенка. Что ж, тем лучше — значит только место и долго это не продлиться … Или вообще не начинать?».
На одной пафосной выставке полтора месяца спустя…
Наш профессор, случайно встреченный там, пришел с женой и ребенком. Конечно он кивнул и своему студенту (странно, что признал); потом все как-то заторопились, потому как на выставку приехал сам художник — раздавал автографы на пригласительных, много шутил, указывал на фуршет с водкой и бутербродами. То ли водка сделала свое дело, то ли что другое … Зачем же они встали у окна на внутренней лестнице? Это же Питер, здесь все дворы — «колодцы». Профессор снова превратился в юношу, жадно обнимая за грудь свою студентку одной рукой, притягивая ее за ремень другой. Целовались взасос… Всё-таки она решилась на должность..